Старый друг господина Свантессона
Алексей Лукьянов








Вольное продолжение истории Малыша и Карлсона.







Алексей Лукьянов

Старый друг господина Свантессона


Светлой памяти Астрид Линдгрен




Кто бы мог подумать, что в детстве господин Свантессон болел аутизмом?

Собственно, он и сам об этом не знал, просто мама и папа по настоянию врачей направили послушного Сванте в лечебницу, где он провел три недели. Странно, что от аутизма лечат так быстро. Однако у Сванте была легкая форма этой страшной болезни, при которой человек живет целиком в себе и не реагирует на окружающий мир. Очень легкая, почти незаметная. Даже папа и мама ни за что бы не догадались об этой болезни, но на приеме у врача это вдруг выяснилось благодаря каким-то новым тестам — и Сванте вовремя направили в стационар.

После лечения Малыш ничуть не изменился, продолжал жить, как и жил, и вскоре вся семья Свантессонов забыла о скрытой угрозе здоровью Малыша, тем более, что врачи свели ее на нет.

Сванте незаметно для себя вырос, и обнаружил, что Боссе уже давно женился во второй раз и живет на какой-то барже вместе со своей женой и сыном от первого брака, которого зовут Ульрих. Первая жена Боссе не выдержала спортивного ритма, в котором он жил, и ушла к другому, более размеренному типу. Но сына Боссе оставил за собой, тем более что новая жена у Боссе была золото.

А Бетан вышла замуж за иностранца, англичанина, и уехала с ним вместе в Лондон. Но чаще всего они жили в Африке, потому что Эрик, муж Бетан, был каким-то исследователем. Бетан тоже училась на этнографа, и присылала родителям интересные фотографии и письма. Марки доставались Сванте.

Со временем, когда Сванте закончил школу, он тоже увлекся этнографией, но только родной, скандинавской, и еще немного — финно-угорской, и стал в ней специалистом не меньшим, чем муж Бетан по бушменам, пигмеям, зулусам и прочим суахили.

И если Боссе и Бетан болели «Битлами», Дженис Джоплин и Джимми Хендриксом, то Сванте вполне спокойно пережил все увлечения своих ровесников и был домоседом. Он часто сидел у окна, наглухо закрытого зимой и распахнутого настежь летом, чесал за ухом старичка Бимбо, и либо читал, либо писал за своим большим письменным столом, который купил сам за те деньги, которые заработал как-то летом у бабушки в деревне, под Эскильстуной, на сборе яблок.

Впрочем, работал Сванте не только в деревне, но и в Вестергетланде, на кожевенном производстве, в фирме «Иенсен и Густавсоны». Старый дядя Юлиус значительно переменился после женитьбы на тете Хильде, и теперь Свантесоны нет-нет, а навещали своих родственников, хотя прежде у папы с дядей Юлиусом были отношения не совсем безоблачные.

Тетя Хильда, несмотря на свои сорок с большим гаком лет умудрилась таки родить дяде Юлиусу наследников в количестве трех штук разом, и теперь Эдмунд, Эдуард и Эдгар (старшие Эды, как их называл Сванте потом, когда закончил университет) занимали чету Иенсенов настолько, что воспитывать окружающих ни у дяди Юлиуса, ни у тети Хильды просто не оставалось сил. Времени, пожалуй, тоже.

Сванте унаследовал квартиру родителей, когда те уехали жить в деревню, после смерти бабушки. У папы тогда уже была солидная пенсия, да и сбережения какие-никакие имелись. Папа всегда мечтал жить за городом, служба и городская жизнь изрядно его издергали, и прожить остаток жизни в деревне, ухаживая за садом, были ему как бальзам на сердце. А мама была рада, что папа наконец-то перестанет бывать в разъездах, и тоже с удовольствием покинула Стокгольм, тем более, что Эскильстуна была ее родиной.

А Сванте остался.

Ему исполнилось тридцать, он женился на своей студентке Урсуле, у них родился сын Ян, потом дочь Сусанна, и прошло еще десять лет, прежде чем выяснилось, что у Сванте в детстве был аутизм.

Свою бывшую детскую комнату господин Свантессон превратил в кабинет, а комнаты брата и сестры стали детскими, для Яна и Сусанны. А все прочее осталось без изменений, разве что сменился телевизор, холодильник и плита, да еще появился компьютер.

Все шло своим чередом, Яну уже исполнилось девять, а Сусанне — пять, и Урсула стала поговаривать и о третьем ребенке, и ничего не предвещало непредвиденных событий, как в одно совершенно обычное майское утро эти события внезапно влетели в открытое окно кабинета господина Свантессона.

Ян был в школе, Урсула с Сусанной отправились погулять в Королевский парк, а Сванте остался дома. Окно было, как всегда, распахнуто… странно, но самый продуктивный период работы у профессора Свантессона был именно с мая по август месяц, пока окно оставалось открытым… и Сванте писал вдохновенно очередное исследование, на этот раз о кобольдах, как вдруг послышался звук плохо работающего вентилятора, и в комнату ворвалось нечто несуразное.

Сванте подскочил и прижался спиной к стене. Посреди комнаты стоял толстый карлик, босой, в страшно изжеванной фланелевой синей робе. Лицом был пухл, веснушчат, голова обрита наголо. Он недобро оглядывался по сторонам, не узнавая помещение, затем взгляд карлика сфокусировался на профессоре.

— Только не говори, что у вас ничего нет в смысле набить брюхо, — угрюмо сказал пришелец.

С высоты своего роста Сванте обратил внимание, что за спиной странного карлика торчит небольшой пропеллер с широкими лопастями.

— Вы кто? — спросил Сванте.

— Ты не ответил! — карлик сделал два шага навстречу. Половицы под ним угрожающе скрипнули.

— Я могу вас накормить, но прежде ответьте, кто вы такой, — Сванте решил, что с этим парнем надо быть потверже.

Незнакомец еще раз огляделся.

— И давно ты тут обосновался? — спросил он. — Где хозяева?

— Я всегда здесь жил, но это к делу не относится, — первый шок у профессора прошел, и он подумал, что, пожалуй, сумеет и в одиночку справиться с незваным гостем. — Последний раз спрашиваю, кто вы такой, или я вызываю полицию.

— Черта с два, — усмехнулся гость. — Никакой полиции я больше не дамся.

— Вы — беглый преступник? — осенило Сванте.

— Если летать — это преступление, то пожалуй, — согласился толстяк. Он еще внимательнее взглянул на Сванте, и искорка узнавания мелькнула у него в глазах: — Малыш? Это ты, несносный мальчишка?!

— Кто вы? — Сванте немного испугался. Мало кто из близких помнил, что профессора Свантессона в детстве звали Малышом, а уж незнакомые люди об этом никак не могли знать.

— Я — красивый, умный, в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил! — скромно, но с пафосом охарактеризовал себя гость. — Если ты меня не помнишь, то я так не играю.

— Кто вы?! — робко переспросил Сванте.

— Карлсон я, который живет на крыше, — рявкнул гость. — Тащи пожрать, не то…

— Какой Карлсон? — и профессор осел на пол.

Привел его в чувство холодный душ. Сванте открыл глаза и вновь закрыл — над ним стоял все тот же толстый карлик и поливал его из пластикового ковшика холодной водой.

— Типичный случай голодного обморока, — бубнил успокаивающе толстяк, — у вас так и не научились готовить по-человечески. Хотя компот твоей маме очень удался.

— Мама умерла два года назад, — простонал Сванте.

— Для покойницы она очень неплохо готовит, хотя теперь мне понятно, почему у вас всего так мало. Твоя мама и при жизни была довольно прижимистой особой, а уж теперь…

— Еще раз так скажешь о моей матери, и я тебя отделаю, как бог черепаху, — Сванте открыл глаза.

Губы толстяка дрогнули, лицо сморщилось от обиды как печеное яблоко.

— Всегда, всегда ты относился ко мне без должного пиетета! — плаксивым голосом произнес карлик. — Пожалуйста, я улечу.

В это время в дверь позвонили. Сванте вскочил на ноги и побежал открывать, совсем позабыл о том, что он мокрый.

За дверью стоял пожилой, если не сказать — старый — господин в элегантном, хотя и достаточно поношенном плаще и фетровой шляпе. Господи, как в такую погоду можно ходить в теплой одежде?

— Вы… хм… господин Свантессон? — спросил этот пожилой мужчина у Сванте.

— Совершенно верно, чем обязан?

— Я ваш лечащий врач, Альфред Петерс. Вы меня помните?

— Вообще я не помню, когда в последний раз болел, и к тому же наш семейный врач не Петерс, а Хакиннен.

Мужчина тихо добродушно рассмеялся.

— Нет, вы не поняли. Я тридцать лет назад лечил вас от аутизма, не помните?

— От аутизма? — брови Сванте стремительно взлетели вверх. — Я никогда…

— Ой, простите, — смутился гость. — Я, наверное, не туда попал, ошибся… Хотя и фамилия, и адрес совпадают. Вот история болезни, взгляните, — и он протянул Сванте больничную карту, старую, но удивительно хорошо сохранившуюся. — Что у вас с головой, вы мокрый!

— Да… за компьютером сижу с самого утра, внезапно стало дурно, сунул голову под кран, как в детстве, — соврал профессор Свантессон, сам не зная почему. Он раскрыл историю болезни… да, это был именно он, и в тот год, когда Малыша-Сванте отправили на стационар, ему было девять лет.

— Я ничего не помню про аутизм, — шепотом сказал Сванте. — И разве он лечится?

— Вы позволите войти? — спросил доктор.

— Извините, не могу. Пока вы не объясните, в чем дело. Я совершенно не помню, чтобы попадал в какой-то стационар, хотя память у меня прекрасная.

Доктор Петерс опешил от такого напора, но очень скоро пришел в себя.

— Простите, пожалуйста, — еще раз извинился он. — Я просто навещаю своих старых пациентов. Тридцать лет назад была опробована методика ранней диагностики аутизма, и вы чисто случайно оказались одним из наших потенциальных клиентов. И у вас аутизм не был развит, и пребывал в каком-то странном полуактивном состоянии. Это была реакция на отсутствие должного внимания со стороны родных, вы стали выдумывать себе мнимых друзей… словом, стали уходить в свой внутренний мир. Но двадцать четыре дня стационара не дали вам порвать контакт с окружающим миром. Вы не дадите мне стакан воды, а то душно?..

Сванте впустил Петерса в квартиру и проводил на кухню, где усадил за стол и дал попить. На кухне он обнаружил пустую кастрюлю из-под супа в мойке и значительно опустевший стеклянный кувшин с компотом, стоящий на холодильнике. На полу валялись хлебные крошки и кожура от колбасы.

— О, господи, простите, у нас беспорядок, — забегал профессор по кухне. — Сын, видимо, заскочил из школы… я, когда работаю, ничего вокруг не слышу.

— Не беспокойтесь, — махнул рукой Петерс. — Я уже ухожу. Спасибо.

Он действительно очень быстро ушел, прихватив с собой историю болезни Сванте.

Закрыв дверь за Петерсом, профессор долго тер подбородок, пытаясь понять, откуда вдруг вывалился этот странный доктор и… карлик!

Взволнованный, Сванте вбежал в свою комнату, но там никого уже не обнаружил. Лишь в компьютере бегущая строка говорила: «Привет, Малыш!»

Едва успев прибраться на кухне и в кабинете, Сванте вновь нырнул в свою работу, но углубиться ему так и не удалось: странные визиты весьма смутили профессора. В том, что они взаимосвязаны, господин Свантессон не сомневался, но вот какова их подоплека?

Оба визитера знали Сванте в детстве. Причем один из них, карлик, представившийся только фамилией… странный он все же, очень странный… Карлсон, кажется, знал Сванте достаточно близко. Но почему тогда ничего не вспоминается? Точно так же и с Петерсом этим. Ни болезни, ни больницы в памяти не отложилось, хотя помнил себя Сванте чуть ли не с трех лет.

Он нервно набрал телефон Хакиннена, и когда тот снял трубку, сказал:

— Добрый день, Густав, это Свантессон.

— Здравствуйте, Сванте, — пропел на том конце провода доктор. — У вас что-то случилось?

— Нет, я проконсультироваться. Вы мою историю болезни помните?

— Что за вопрос… — обиделся Густав.

— Нет, я имею в виду болезни детские. Они там упоминаются?

— Да. Но я не понимаю, в чем…

— Скажите, Густав, — перебил Сванте доктора, — там что-нибудь есть про аутизм?

На некоторое время Хакиннен замолчал, анализируя слова пациента. Потом сказал:

— Откровенно говоря, такая запись есть. Но, поверьте мне, это полная чушь, и от чего уж вас там, в этом стационаре, лечили — понятия не имею. Да и где этот стационар имел место быть — тоже не ясно. Поймите, аутизм либо есть, либо нет, нельзя быть немножко беременной или слегка умершим. А уж о лечении и речи быть не может. Больные аутизмом не психи, но и не от мира сего. С ними можно наладить какой-то контакт, но это будет односторонняя связь, точнее, сам аутик на контакт не идет никогда. Только какие-то реакции на уровне условного рефлекса. Так что люди, поставившие вам такой диагноз — полные профаны от медицины. Хотя, признаюсь, и я не светоч психиатрии, и всех особенностей не знаю. Скорей всего, с ваших родителей пытались выколотить какую-то сумму, или вами прикрывали какие-то махинации в медицинской сфере.

— Какие могут быть махинации?

— Наркотики, например.

— Спасибо, — поблагодарил Сванте и положил трубку, не прощаясь.

Все прояснялось. Точнее, все запутывалось.

Однако свести всю полученную информацию к общему знаменателю прямо сейчас не удалось — вернулись Ян и Урсула с Сусанной. Пришлось держать ответ за съеденный суп, выпитый почти полностью компот и варварски наломанный хлеб. Суп, по версии Сванте, съели брат и племянник, которые на некоторое время остались холостяками (жена Боссе отправилась на Готланд, в Висбю, к заболевшему отцу, и задержалась там на неделю), и сегодня утром завтрак у них сгорел, а обед не предвиделся, поскольку оба решили провести день в порту. Компот Сванте тоже спихнул на Боссе с Ульрихом. С хлебом вину признал за собой — крошил голубям прямо из окна.

Урсула покачала головой, Ян и Сусанна открыли рты — таких фокусов от папы они не ожидали. Впрочем, все быстро успокоилось, Урсула приготовила молочный суп и гренки, Сусанна в меру сил помогала маме, а Ян уселся у себя в комнате читать.

Под вечер, сидя у телевизора и попивая какао, Сванте удалось расслабиться. Урсула быстро забыла странный инцидент на кухне, сидела рядышком на диване и держала мужа за руку.

— Ты очень расстроился? — спросила она.

— Из-за чего?

— Из-за того, что я рассердилась.

— Нет, не очень. В конце концов, я сам виноват — аппетиты Боссе и его сына прекрасно мне известны, мог и подстраховаться. А с хлебом тоже как-то неловко получилось. Не помню, чтобы я когда-нибудь крошил птицам хлеб.

Они обнялись и просидели так часов до девяти. Потом Урсула уложила спать Сусанну, наказала Яну не читать лежа в постели, и отправилась спать. Она знала, что Сванте будет сидеть перед открытым окном до двух ночи, не меньше.

Профессор Свантессон сел перед монитором, просмотрел наброски монографии о кобольдах — и уставился в небо над Стокгольмом. В голову лезли совершенно посторонние мысли.

Петерс или не доктор, или не совсем доктор. Во всяком случае, самого пребывания в больнице, а оно наверняка было, Сванте не помнил, но оно документально зафиксировано. При этом совершенно ясно, что никакого аутизма у Малыша… у Сванте не было.

Но почему мама и папа так легко согласились с таким диагнозом? Спросить бы у Боссе, но на его барже нет телефона. Можно и прогуляться, погодка позволяет.

Черта с два! Так, кажется, сказал толстяк Карлсон. (Бегущая строка, как бы в ответ на рассуждения профессора, поприветствовала: «Привет, Малыш!») Почти весь июнь Малыш-Сванте провел с дядей Юлиусом и фрекен Бок, которая потом стала тетей Хильдой, а Боссе все лето провел в каком-то спортивном лагере. Бетан до июля жила у бабушки в деревне.

Значит, надо позвонить папе.

— Слушаю, — сильно простуженным голосом сказал папа, когда Сванте дозвонился.

— Здравствуй, папа. Прости, что поздно.

— Малыш! — папа явно обрадовался. — Сванте, мальчик, как живешь?

— Папа, ты не будешь против, если мы навестим тебя в июне?

— А почему не раньше? — папа закашлялся. — Я вас всегда жду.

— Ну, сначала приедет Боссе с семьей, а после него — мы.

— Тогда другое дело, — голос папы потеплел. — У тебя что-то случилось? Ты никогда так поздно не звонил.

— Нет, папа, все в порядке, просто тут возник один щекотливый вопрос.

— Ты тоже завел другую женщину? — посуровел папа. Он не одобрял современных скоростных браков, и считал, что жена дается на всю жизнь. Даже развод Боссе, случившийся, в общем, не по его вине, он встретил очень отрицательно.

— Нет, папа, я тоже старомоден. Меня интересует вот что… — Сванте помедлил. — Вы с мамой действительно думали, что у меня был аутизм?

Молчание с другой стороны было очень долгим.

— Почему ты спрашиваешь? — спросил папа наконец.

— Потому что сегодня узнал, что был болен неизлечимой болезнью и счастливым образом выкарабкался. Некто доктор Петерс навестил меня.

— Больше никто тебя не навещал? — после столь же долгого молчания спросил папа.

Точнее, даже не спросил, а заставил подтвердить свое предположение интонационно.

— Нет… — протянул Сванте.

— Малыш, ты вел себя странно, когда мы вернулись с мамой из путешествия. Тетя Хильда и дядя Юлиус замечали, что ты слишком часто проводишь время уединенно в своей комнате, у открытого окна, а по ночам разговариваешь сам с собой. Мы не могли рисковать, ты был всеобщим любимцем, — папа старался говорить мягко, но голос его звенел, как клинок. — Нам сказали, что у тебя аутизм, нам ничего не оставалось делать, как поверить, что это лечится. И это действительно прошло, разве что любовь к раскрытому окну так и не удалось изжить.

Сванте слушал папу, и его никак не оставляло ощущение, словно папа говорит все это не для Сванте, а для кого-то постороннего. Как будто их подслушивают.

— Да ладно, папа, я ведь только спросил, я просто не мог вспомнить, что было что-то подобное, — принял Сванте навязанную папой игру. — Извини, что поздно позвонил.

— Ничего, сынок, я все равно не спал. Приезжайте поскорее. И не спи с открытым окном, майские сквозняки очень опасны.

Отбой.

Чем дольше в лес — тем больше дров. Вся эта история начинала напоминать профессору плохие американские боевики, где главный герой теряет память, и должен вспомнить все, пока его не укокошили секретные спецслужбы.

Могли ли Малышу прочистить мозги?

Вполне. Если это были государственные спецслужбы, то надавить на родителей они могли легко и просто. Да на папу и давить не пришлось бы — он ведь военный, хотя и не секретный, а обычный клерк в министерстве. Интересы государства для него значили столько же, сколько и интересы семьи, если не больше. Другое дело, как Малыш, девятилетний мальчик Сванте Свантессон, мог угрожать этим интересам.

И почему окно? Что такого было в окне? И почему папа посоветовал его закрыть?

Сегодняшний, точнее, уже вчерашний карлик в синей арестантской робе. Он влетел через окно. Как?

Самым логичным объяснением был пропеллер на спине. Пропеллер с широкими лопастями.

Откуда-то сверху донеслись задушевные звуки губной гармошки. Точнее, не задушевные, а задушенные какие-то. Спустя минуту они смолкли, чтобы внезапно очень ясно зазвучать под раскрытым окном профессора.

— Кто здесь? — громким шепотом спросил Сванте.

— О, это дикое, ужасное, весьма моторизованное и при этом обаятельное и симпатичное привидение, — раздался глубокий таинственный голос. — Лучшее в мире, смею вас заверить!

В свете луны на фоне оконного проема показалась лысая голова.

— Привет, Малыш! — весело сказал беглый арестант, полностью влетая в комнату, на этот раз с еле слышным гулом двигателя. — Стоит мне отлучиться на несколько мгновений, как ты стремительно начинаешь прибавлять в росте и возрасте. Хорошо еще, что ты не упитанный, а то нам бы было весьма тесно в одной комнате, двум красивым, умным мужчинам в полном расцвете лет, если они оба окажутся еще и в меру упитанными.

— Это вы цитируете что-то? — спросил Сванте. Он слышал от своего коллеги из России выражение «толстый и красивый парниша», хотя совершенно не понимал, в чем юмор этой идиомы. Видимо, этот толстяк понимал русские шутки.

— Да, цитирую. Угадай с трех раз, кого именно? — и Карлсон хитро подмигнул Малышу.

— Мы знакомы?

В этот момент в дверь постучали. Невозможный летающий карлик мгновенно скрылся за окном. Дверь распахнулась.

— Па, ты с кем-то разговаривал? — спросил Ян. Он стоял, опершись на косяк.

— Да так, с кобольдами своими, — нашелся Сванте. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Ян и ушел к себе.

«А ведь ему сейчас столько же», — подумал Сванте.

— Гей-гоп! — снова, как чертик из табакерки, выскочил из окна Карлсон. — Неужели домомучительница вышла замуж не за противного дядьку Юлиуса, а за маленького худенького Малыша?

— С чего ты взял? — удивился Сванте. — Она уже давно…

— Что, и она умерла? — ужаснулся Карлсон. — Признайся, это ты угробил некрасивую старую жену, или все таки она однажды плеснула в свой соус слишком много лисьего яду? Вокруг тебя женщины мрут, как мухи!

«Откуда он знает фрекен Бок и дядюшку? Откуда я его знаю, причем знаю хорошо?» — Сванте нагревался от всех этих вопросов, а толстяк все летал по комнате и разглядывал дипломы профессора Свантессона.

— Так, — вдруг громко произнес Карлсон. — А сейчас начнется…

Жуткий рев и вспышки огласили полуночный Вазастан. Входные двери Свантессонов упали внутрь квартиры вместе с дверным блоком, черный ход на кухне тоже взорвался. Сквозь грохот ботинок Сванте, на мгновение ослепленный светом софитов, направленных прямо в окно кабинета, услышал испуганные крики Яна и Урсулы, а так же захлебывающийся рев Сусанны.

— Ни с места! — послышалась команда. — Операция внутренней разведки!

Голос Сванте узнал — он принадлежал доктору Петерсу.

Комната мгновенно наполнилась здоровыми парнями в военной форме, вооруженных короткоствольными автоматами. Все они были в масках. Один маску снял, и теперь Сванте окончательно убедился, что командует парадом Петерс.

— Доброй ночи, профессор, — поздоровался он. — Извините, но провести операцию по захвату опасного преступника можно было только у вас.

— Почему? — спросил Карлсон. — Малыш, ты помнишь Филле и Рулле?

— Помню, — почему-то соврал профессор. На самом деле эти имена что-то ему говорили, но что?..

— Увести его, — распорядился Петерс. Лицо его после слов Сванте почему-то удивленно вытянулось.

Однако выполнить приказ крепкие парни не смогли. Откуда-то сверху донесся стрекот легких вертолетов, в дверях возникла жуткая давка и шум, на улице загудели пожарные сирены, и через минуту в комнате народу сделалось в три раза больше. Откуда-то появились телекамеры, диктофоны, фотоаппараты и прочая журналистская дребедень.

— Кто допустил?! — заорал в бешенстве Петерс, но его парней продолжали теснить ряды журналистов. Кое-кто проникал в окно по пожарной лестнице.

— Это я называю укрощением при помощи демократической прессы и телевидения, — скромно потупившись сообщил Карлсон. Он летал под потолком, горделиво выставляя пропеллер за спиной, что неслышно жужжал и неведомым образом держал толстяка в воздухе. Каким образом он выделывал всяческие кренделя и бочки — вообще было непонятно.

На полковника Петерса посыпались вопросы о цели ночной операции в Вазастане, согласовано ли все с мэром, с правительством, известно ли королю об этой силовой акции. У Карлсона спрашивали, как его содержали в секретных лабораториях. Не пытали ли его. Выводили ли на прогулку, и в каких условиях эти прогулки проходили.

— Что происходит? — попытался перекричать всю эту стихийную пресс-конференцию Сванте.

— Читай, — Карлсон вынул из-за пазухи старую газету и швырнул профессору.

«Тайна раскрыта! Это не спутник-шпион…»

Малыш не вспомнил, что с ним случилось тридцать лет назад в больнице, и была ли больница вообще. Он не вспомнил ничего, кроме Карлсона.

— Карлсон! — завопил он так громко, что все замолчали.

— Привет, Малыш!

— Привет, Карлсон!

Их снимок был помещен на обложках всех журналов, на первых полосах всех газет мира. Их встреча была лучшей сказкой со времен графа Монте-Кристо. На снимке плачущий и совершенно счастливый Сванте обнимает лысого самодовольного человечка, лицо которого не украшает ни одна морщина, и хитрый прищур глаз не скрывает искры озорства в глазах.